«Альтернативные системы мести»
ВЗГЛЯД
Несомненно, на Кавказе и вокруг него сейчас идет стремительное обострение ситуации. Это проявляется, в первую очередь, в увеличении количества политических убийств. В Осетии убит Шамиль Джигкаев, неоднозначно воспринятый поэт. В Дагестане – Максуд Садиков, ректор исламского вуза. В этом ряду и убийство Буданова в Москве.
Фото: ansar.ru. Руслан Курбанов, политолог, сопредседатель Российского конгресса народов Кавказа
Несомненно, на Кавказе и вокруг него сейчас идет стремительное обострение ситуации. Это проявляется, в первую очередь, в увеличении количества политических убийств. В Осетии убит Шамиль Джигкаев, неоднозначно воспринятый поэт. В Дагестане – Максуд Садиков, ректор исламского вуза. В этом ряду и убийство Буданова в Москве. Не могу сказать, что за каждым из этих убийств стоит какой-то один фактор, который приводит к эскалации насилия. Я думаю, что общий общественно-политический фон в стране становится более напряженным в преддверии президентских выборов, в преддверии Олимпиады на Кавказе, в ситуации ослабления легитимности институтов государственной власти на Кавказе и в вопросах власти, связанных с Кавказом. И это все приводит к тому, что включаются некие архаичные общественные политические силы, и в кавказском регионе, и внутри тех общин, и в тех средах, которые соприкасаются с этим.
Естественно, убийство Буданова сейчас в первую очередь будут «вешать» на чеченцев. Даже если это сделали чеченцы – вероятность велика – оно произошло во многом потому, что государственная правоохранительная система, судебная система наказания не сработала в должной степени эффективно для того, чтобы снять у общества (в том числе и у чеченцев) вопросы к тому, понес ли этот человек справедливое наказание или нет. Тем более что первая версия следствия, что это убийство – провокация. В ситуации, когда часть чеченского народа или часть чеченских фамилий, связанных с Эльзой Кунгаевой, считают, что этот человек не понес должного наказания, включаются альтернативные системы мести, наказания, осуществления наказания по отношению к обидчикам.
То же самое случилось в Осетии, где Шамиль Джигкаев – поэт, написавший неоднозначное стихотворение по поводу мусульманских святынь, – не был в должной степени осужден общественным мнением, общественностью, не был привлечен к уголовной ответственности за разжигание межнациональной и межрелигиозной розни. В этой ситуации, естественно, у слишком горячих голов, неадекватных, появляется соблазн осуществить возмездие своими руками. Это лежащие на поверхности версии в обоих убийствах: и Джигкаева, и Буданова. Что касается убийства в Дагестане Максуда Садикова, тут должны рассматриваться более глубокие версии: о финансовых потоках, о переделе влияния, о переформатировании системы образования в Дагестане.
Я вынужден констатировать на сегодняшний день ослабление легитимности государственных властей в глазах кавказцев. Возможно, в глазах остальных россиян это тоже происходит. Появляются какие-то группировки, движения, берущие на себя функции государства. Они переходят к осуществлению возмездия так, как они его понимают. Они принимают на себя функцию осуществления насилия по отношению к тем или иным группировкам, тем или иным средам, социальным группам. Я имею в виду и «приморских партизан», и националистические группы, и тех, кто убивает мигрантов и кавказцев на улицах.
Эта тенденция характерна не только для Кавказа, но и для всей остальной России. Снижается легитимность государственных властей в плане осуществления единственно возможного легитимного насилия по отношению к преступникам – потому что государство делает это недостаточно эффективно. Граждане России видят, что зачастую инструменты и институты, должные осуществлять легитимное политическое насилие, возмездие по отношению к преступникам, используются для защиты узкокорпоративных интересов. Не прав и свобод человека, не общей законности в стране, а именно для отстаивания узких корпоративных интересов, причем с грубейшими нарушениями закона. Это рождает у жителей России ситуацию неуверенности в своей защищенности, отсутствие чувства безопасности. На этом фоне идет архаизация сознания, то есть возвращение к более архаичным формам самозащиты, обеспечения своих прав, интересов, защиты собственной безопасности. Поэтому по всей стране мы наблюдаем усиление движений, группировок, берущих на себя функции государства по осуществлению насилия.
Когда осетинский отец Виталий Калоев убил швейцарского диспетчера после авиакатастрофы над Болонским озером, осетины встречали Калоева как национального героя за совершенное им внеправовое убийство. Уже тогда это было очень тревожным сигналом не только для Кавказа, но и для российского общества. Понятно, что отец глубоко скорбел, переживал, мучился по тому поводу, что потерял всю семью. Но это не должно давать права огромным социальным группам легитимизировать внеправовое насилие. Уже тогда было очевидно, что в нашем правовом сознании обнаружилась огромная брешь. Тогда мы должны оправдывать все подобные истории. Например, попытку убийства педофила отцом-боксером, заставшим того над глумлением над своим мальчиком. Раз мы оправдываем это убийство, то должны оправдывать и – если это сделали чеченцы – убийство Буданова.
Если внеправовое насилие дозволено в одном случае, то должно быть дозволено и в другом. Но если оно не дозволяется хотя бы в некоторых случаях, то мы должны полностью в соответствии с российским законом сказать: случаи внеправового насилия должны быть осуждены и жестоко караться. Только тогда восторжествует законность.